Журнал «Русь» неоднократно обращался к судьбе «Слова о полку Игореве», что естественно для журнала, родившегося на Ярославской земле, где был найден древний список уникального произведения древнерусской литературы. При этом редакция журнала, как правило, отбирала материалы, освещающие те вопросы истории «Слова», которые всё еще остаются без ответа: кто автор этого гениального произведения, когда и где был найден его древний список, почему «Слово» сохранилось только в одном списке?
«Когда было найдено «Слово»?» – название публикации в № 2 журнала за 1995 год, в которой были сообщены основные сведения о месте и времени находки «Слова». Отвечая на вопросы археографа К.Ф.Калайдовича, А.И.Мусин-Пушкин, которому принадлежит честь открытия «Слова», сообщил следующее:
«До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль Быковский, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, по сему случаю мой комиссионер купил у него все русские книги, в числе коих в одной, под названием «Хронограф», в конце и найдено было «Слово о полку Игореве»...»
Преобразование Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом состоялось в 1788 году. А в следующем году архимандрит Иоиль Быковский скончался. Казалось бы, дату приобретения «Слова» можно назвать довольно-таки точно. Однако Мусина-Пушкина опроверг Н.М.Карамзин, опубликовавший в 1797 году статью, где было сказано, что «Песнь воинам Игоря» была приобретена «в наших архивах» два года назад, т.е. в 1795 году.
Но все-таки, видимо, Мусин-Пушкин не случайно назвал имя архимандрита Иоиля Быковского. В Ярославской семинарии, ректором которой он был, преподавание велось на латинском языке, изучали греческий, еврейский, французский и немецкий языки. Помимо богословских предметов преподавалась грамматика, риторика, философия, история, география. Сохранилась рукопись «Оды, разговоры, надписи, канты и прочих родов на разные случаи некоторые российские стихотворения, сочиненные и говоренные в разное время в Ярославле», авторами которой были преподаватели и слушатели Ярославской семинарии. В рукописи несколько од посвящено Иоилю Быковскому, «любителю наук и мудрости». К настоящем времени в Ярославле обнаружено около сотни книг из его личной библиотеки. Среди этих книг много исторических трудов, таких как «Русская летопись по Никонову списку», «Древняя российская вивлиофика», «Библиотека российская историческая», книги на латинском языке с пометками Иоиля Быковского на латинском и греческом языках, немецкие словари. Всё это говорит о высокой образованности архимандрита и широте его интересов.
В 1787 году в Ярославле вышел сборник «Истина или выписка о истине», составленный Иоилем Быковским, включившим в него выписки из журналов Новикова, французской «Энциклопедии», сочинений Вольтера и Ломоносова. В целом характер книги богословский, но рядом объясняются такие слова, как демократия: «Правление, в котором имеет всю власть народ». Из новиковского журнала «Живописец», неоднократно осуждавшего правление Екатерины Второй, взята цитата: «Есть бессовестные судьи, бесчеловечные помещики, безрассудные отцы». Оттуда же приведено такое рассуждение: «Подлыми людьми по справедливости называться должны те, которые худые дела делают, но у нас по какому-то рассуждению вкралось мнение почитать подлыми тех, кои находятся в низком состоянии». Следующая цитата: «Мало ли повес, бесполезных обществу!» Тут же Иоиль Быковский дает ответ, кого он относит к таким «повесам»: «Роскошники в один пир съедают такое количество, которое бы для тысячи бедных на целую неделю довольно было».
Ясно, что Иоиль Быковский был человеком думающим, не зацикленным на церковных догмах.
До Ярославля Иоиль Быковский преподавал в Киевской духовной академии, потом постригся в монахи, был иеродиаконом и иеромонахом кадетского корпуса, архимандритом Троицкого Черниговского монастыря, то есть жил поблизости от тех самых мест, где происходило действие «Слова о полку Игореве». Не отсюда ли он и привез древний список «Слова»? Лично мне эта версия кажется наиболее убедительной. Доказательства, приведенные Г.Н.Моисеевой в книге «Спасо-Ярославский хронограф и «Слово о полку Игореве» в пользу того, что список хранился в монастырской книгохранительнице, выглядят притянутыми за уши. Как и в случае с основателем Ярославля – Ярославом Мудрым, прямых и точных доказательств нет, хотя они по идее и должны бы существовать. А вот версия с личной библиотекой Иоиля Быковского по крайне мере объясняет отсутствие этих доказательств. Но я не исключаю и ростовскую версию находки «Слова», высказанную в разделе «Рассказы о ростовской истории».
«Автор «Слова»: кто же он?» – под этим заголовком в № 4 «Руси» за 1992 год вышел очерк В.Медведева, так изложившим суть своей версии: «Являясь по существу великим образцом политического красноречия, «Слово о полку Игореве» неразрывно связано со своим создателем, Святославом киевским, – оно просто дышит и живет всей его чрезвычайно сложной и бурной жизнью».
Вопрос о том, кто был автором «Слова» до сих пор остается открытым. В числе предполагаемых авторов называли галицкого книжника Тимофея, певца Митуса, черниговского тысяцкого Рагуила, новгородского посадника Романа, милостника князя Святослава киевского Кочкаря, одного из предполагаемых авторов Ипатьевской летописи тысяцкого боярина Петра Бориславича и даже самого князя Игоря. Причем доводы в пользу последней версии выглядят довольно-таки убедительно. Кто, как не князь Игорь, мог так преувеличивать значение своей битвы с половцами? Она представлена чуть ли не как самое главное событие эпохи: «такой рати и не слыхано». Кому, как не князю Игорю, нужно было оправдаться перед современниками за свой неудачный поход? Кто лучше князя Игоря мог знать все обстоятельства похода, битвы, пленения и бегства?
Также высказывалось предположение, что автор «Слова» – Софоний Рязанец, которого называют автором «Задоншины», явно написанной в подражание «Слову о полку Игореве». Софоний Рязанец был брянским боярином, впоследствии стал иереем в Рязани. В пользу того, он мог быть автором «Слова» – около полторы сотни брянских диалектных слов.
Еще одна версия была высказана на основании прочтения одного из «темных», то есть нерасшифрованных мест «Слова»: «Рек Боян и ходы на Святославля песнотворца старого времени Ярославля, Ольгова когана хоти». В хрестоматии по древней русской литературе к этому отрывку сделан такой комментарий: «Очень темное и явно испорченное место. Многочисленные попытки комментаторов объяснить его при помощи различных конъюнктур должны быть признаны несостоятельными». Так появилась версия, что «ходы на» нужно читать «Ходына» – имя автора «Слова», который исходил всю Русскую землю, за что и получил в народе такое имя.
«Где родилось «Слово о полку Игореве»?» – заголовок статьи К.Воротного (№ 4-95). Автор выдвигает версию, что в основу «Слова» положено еще более древнее произведение, родившееся на Дунае и рассказывающее о борьбе славян с аварами в VI– VII вв., поэтому так много в нем «темных мест». «Рассказ о походе незначительного новгород-северского князя Игоря Святославича,– пишет К.Воротной, – лег на более древнюю основу, попавшую к автору будущего «Слова» неведомыми нам путями».
К этой теме К.Воротной вернулся в очерке «Так кто же написал «Слово»?» (№3-96). В заключение очерка автор пишет: «Использование именно болгаро-тюрко-древнерусской концепции перевода «Слова о полку Игореве» помогло мне понять, где и когда родилось это великое произведение и каково его значение не только для России, но и всего славянского мира». Высказанные К.Воротным версии кажутся неожиданными, но в любом случае их нельзя не принимать во внимание при дальнейшем исследовании судьбы «Слова».
«Я видел «Слово» – так называется очерк М.Гойгел-Сокола (№ 5-95). Автор рассказывает, как осенью 1945 года он жил в деревне Поломе Костромской области, где увидел древнюю рукопись, содержавшую список «Слова о полку Игореве». Спустя годы, автор понял ценность этого списка, безуспешно пытался его отыскать, оставил описание старинной рукописи:
«Книга была написана на лощеной бумаге или пергаменте, сильно запачкана каплями воска, с захватанными нижними краями (листанием), почерк с юсами, титловкой, строчными знаками; абзацы отделялись мальтийскими крестиками; инициалы были выполнены хорошей тушью, слегка порыжевшей, с отделкой серебряными чернилами. Отдельные абзацы и главы были написаны киноварью, местами выцветшей до бледно-желтого или палевого… Размер – в десть. По объему – листов 450–500. С неровными обрезами, выпадающими листами. Переплет – деревянные дощечки, обтянутые почерневшей и потрескавшейся кожей, с элементарной точечной орнаментовкой на лицевой стороне, с оборванными петлями бронзовых застежек. Кажется, бронзовыми треугольниками. Верхняя обложка – оторвана: перетерлись нитки. С начала не хватало несколько листов, видимо, потерянных».
Автор этого очерка – не единственный человек, который якобы видел «Слово» после гибели списка, принадлежавшего Мусину-Пушкину. Сохранились сведения, что до революции в Олонецкой семинарии один преподаватель показывал своим ученикам еще один список «Слова» и говорил, что он более подробный, чем изданный в Москве.
После революции, уже в двадцатые годы, один студент нашел список «Слова» в кипе старых бумаг, которую на базаре в Астрахани продавал какой-то мужик. Студент хотел купить у него «Слово», но тот потребовал цену за весь воз, и покупка не состоялась.
К 200-летию первого издания «Слова о полку Игореве» в журнале «Русь» был опубликован очерк Н.Переяслова «Что скрывает тайна «Слова», в которой автор, опираясь на обилие в тексте свадебной символики и другие свидетельства, так объясняет причину похода князя Игоря:
«С благословения главы Черниговского дома Ярослава и своих братьев, но тайно от Святослава Киевского (!) Игорь отправляется в Степь, чтобы выполнить заключенный ранее с ханом Кончаком брачный договор и женить своего сына Владимира на ханской дочери… Но вместо свиты Кончака к праздничным вежам первой подоспела орда хана Гзака, и застигнутые врасплох утомленные гульбищем русичи были изрублены и пленены напавшими… К счастью, сам князь и его сын остались живы, и после поручительства подоспевшего к месту ЧП Кончака свадьба Владимира Игоревича и Свободы Кончаковны все-таки состоялась. И более двух лет, пока Владимир находился в стане своего тестя, на половецко-русских границах стояли такие редкие для XII века мир и тишина».
Каждая новая версия как бы еще больше сгущает туман вокруг «Слова». В повести «Исчезнувшее свидетельство», вышедшей в «Библиотеке исторических приключений» – книжном приложении к журналу «Русь» (№ 6-95) – писатель Б.Сударушкин поставил перед собой задачу собрать все известные версии о находке и гибели древнего списка «Слова», о его возможных авторах и причинах того, что А.С.Пушкин назвал его уединенным памятником в пустыне российской словесности.
Основу повести составил изданный в Москве в 1988 году очерк-расследование «Уединенный памятник», за который автор получил звание лауреата премии журнала «Молодая гвардия». Помимо фактических, порой неожиданных сведений о «Слове», повесть интересна увлекательным историческим сюжетом, из современного Ярославля читатель попадает в древний Ростов Великий, из горящей Москвы 1812 года в ныне затопленную Рыбинским водохранилищем усадьбу графа А.И.Мусина-Пушкина в селе Иловна, из уютной городской квартиры в монастырскую книгохранительницу.
Автор так объясняет то обстоятельство, что «Слово о полку Игореве» было обнаружено именно на ярославской земле:
«Слово» было создана в XII веке. Ярославский список сборника поучений Никона Черногорца «Пандекты» – древнейший из сохранившихся славянских переводов – тоже создан в XII столетии. В то же время в Ростове Великом начали создаваться первые жития. В XIII веке здесь появилось свое летописание, первой женщиной летописцем становится ростовская княгиня Марья Черниговская. Высокая книжная образованность в каждой строчке «Моления» Даниила Заточника, написанного переславцем. XIV век. С Ростовом Великим связаны имена Сергия Радонежского, Стефана Пермского, Епифания Премудрого. Первый – религиозный политик, сыгравший огромную роль в объединении Русского государства и свержении унизительного ордынского ига. Второй – просветитель, создавший зырянскую письменность. Третий – один из первых русских писателей со своим оригинальным стилем, глубоким мировоззрением. И просветитель и писатель вышли из стен одного учебного заведения, по широте их образованности можно судить, какое серьезное книжное образование получили они в Ростовском Григорьевском затворе, какая уникальная была там библиотека. XV век. Ростовский и ярославский архиепископ Вассиан Рыло в «Послании к Иоанну Третьему на Угру» настраивает московского князя на окончательное освобождение Руси от ордынского ига – в этом произведении та же патриотическая идея, что и в «Слове о полку Игореве». Она же звучит и в «Сказании» Авраамия Палицына, нашего земляка, ставшего одним из организаторов освобождения Московского государства от польских интервентов в Смутное время. Здесь названы самые известные имена – картина литературной жизни Ярославского края гораздо шире, и «Слово о полку Игореве» выглядит здесь не только естественно, но в какой-то степени и знаменательно».
После выхода книги «Исчезнувшее свидетельство» автор получил несколько писем от читателей. Одно из них – от И.Грачевой, преподавателя древнерусской литературы в Рязанском педагогическом институте – было опубликовано в журнале «Русь» вместе с ответом писателя под заголовком «И об истории можно писать занимательно» (№ 1-98). Вот, в частности, что было написано в этом письме:
«Уважаемый Борис Михайлович! Я внимательно прочитала Ваши книги «Секрет опричника», «Преступление в Слободе», «Исчезнувшее свидетельство» «Находится в розыске» и собираюсь во время педагогической практики рассказать о них нашим учителям. Приятно видеть, что есть писатели, так хорошо владеющие научной информацией и настолько увлеченные историей русской книжности. В Ваших произведениях реальные факты и научные концепции так органично, «без зазоров», переплетаются с художественным вымыслом, что у меня возникло несколько вопросов к вам… Дело в том, что несколько лет назад я была в туристической поездке по Волге и Оке и от одного из спутников слышала, что на дне Рыбинского водохранилища оказалось здание, скрывающее загадку «Слова о полку Игореве». Об этом было написано в какой-то газете, но сам он ее не читал, говорил с чужих слов, поэтому ни названия газеты, ни времени публикации сообщить не мог».
И далее читательница просила ответить, насколько это сообщение достоверно. Вот отрывок из ответного письма:
«Судьбой усадьбы Мусиных-Пушкиных в селе Иловна я впервые заинтересовался, когда подготавливал для журнала «Русь», где работаю со дня его основания, очерк ныне покойного мологского краеведа Ю.Нестерова «Минута молчания» (№ 2-91). Тогда, в разговоре с автором очерка, я убедился, что среди местных краеведов усадьба Мусиных-Пушкиных пользуется, если так можно сказать, таинственной славой. Весьма помог мне в работе и извлеченный из музейного архива очерк Е.В.Сосниной-Пуцилло, написанный еще в 1927 году на основе изучения семейной переписки Мусиных-Пушкиных, отрывки из которого я подготовил для журнала «Русь» (№ 5-95, № 1-96). Одновременно с последней публикацией был дан материал «Русская Атлантида», в подготовке которого я принимал непосредственное участие: перепечатал некоторые главы книг Ю.А.Нестерова «Молога – память и боль» и С.Н.Тачалова «Рукотворное море», ознакомился с воспоминаниями начальника Волгостроя Я.Д.Рапопорта и перелистал последние номера мологской районной газеты, выходившей почти до «судного», последнего дня существования Мологи. Вот из этих сведений, раскиданных по разным источникам, и родилась «криминальная» история особняка Мусиных-Пушкиных в Иловне, во многом вымышленная, но с использованием реальных фактов, слухов, преданий. О том, что усадьба Мусиных-Пушкиных скрывает загадку «Слова», и сегодня пишут, говорят местные краеведы. Характерно, что и вокруг дома А.И.Мусина-Пушкина на Разгуляе в Москве, где хранился список «Слова», ходят легенды о каких-то тайниках. Думаю, всё это не случайно, при всем моем уважении к личности и деятельности Алексея Ивановича он явно любил создавать вокруг своей собирательской деятельности некий загадочный ореол, что до сих пор самым печальным образом сказывается на судьбе открытого им «Слова о полку Игореве».
В этом же письме писатель рассказал историю создания повести «Исчезнувшее свидетельство»:
«Мне повезло – я познакомился с замечательным человеком и прекрасным знатоком древнерусской литературы Л.И.Костериной – первой заведующей экспозицией Ярославского музея, посвященной истории находки и гибели списка «Слова о полку Игореве». Разговоры с ней во многом определили содержание и характер повести, можно сказать, она вдохновила меня на эту книгу… Но встречались и такие, кто говорил мне примерно так: как вы осмелились высказать об истории «Слова о полку Игореве» такую-то версию, если уважаемый академик такой-то считает совсем иначе? Убежден, что диктатура в истории так же недопустима, как и в политике, поэтому очень люблю и уважаю краеведов, которые ломают устоявшиеся взгляды и оценки и зачастую делают удивительные открытия, всячески замалчиваемые чиновниками от истории. Взять ту же историю «Слова о полку Игореве». До тех пор, пока не будет обнаружен хотя бы еще один древний список, все версии происхождения и судьбы «Слова» имеют абсолютно одинаковое право на существование независимо от того, кто их высказал, – именитый академик или сельский краевед».
В Ярославском музее-заповеднике, в экспозиции, посвященной истории находки и гибели древнего списка «Слова о полку Игореве», представлен портрет А.И.Мусина-Пушкина, когда-то принадлежавший Ярославской Екатерининской гимназии.
«Я долго вглядывался в простоватое лицо Мусина-Пушкина, пытаясь как бы проникнуть в его душу, – писал автор повести «Исчезнувшее свидетельство». – Кем же ты был, сиятельный граф? Легкомысленным, удачливым коллекционером, любителем шумной славы, способным ради нее даже на обман, или серьезным исследователем, для которого поиски русских редкостей были не просто прихотью богатого и влиятельного человека, а важнейшим делом всей жизни?»
В любом случае Мусин-Пушкин достоин нашего уважения и памяти за то, что благодаря ему сохранился текст «Слова».
В музее хранятся вещи из усадьбы графа в Иловне: стулья, шкаф, настольные часы, ломберный столик, бронзовый канделябр на пять свеч. Опять раскроем книгу «Исчезнувшее свидетельство»: «Возможно, в этом шкафу побывал список «Слова», когда Мусин-Пушкин переезжал из Петербурга в Москву. У затейливого канделябра граф с трепетом и восторгом рассматривал страницы древней рукописи, а настольные часы отстукивали минуты, проведенные за безуспешными попытками самостоятельно разобраться в неразборчивом древнерусском письме. За ломберным столиком в перерыве карточной игры граф доверительно рассказывал самым близким друзьям, где и каким образом он приобрел бесценный список».
В 1813 году в журнале «Вестник Европы» были опубликованы «Записки для биографии его сиятельства графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина», написанные им самим. Из них стали известны основные этапы его жизненного пути. Родился 16 марта 1744 года. С 1757 года служил в артиллерии, был адъютантом графа Орлова. 1772 году уволился со службы и уехал в путешествие за границу. По возвращению в Россию был назначен церемониймейстером царского двора. С 1789 года стал обер-прокурором Святейшего Синода. Позднее его неоднократно обвиняли в том, что он использовал эту должность для пополнения своего Собрания российских древностей книгами и рукописями из монастырей, которые обследовал.
В 1796 году Мусин-Пушкин стал президентом Академии художеств, через год был возведен в графское звание и пожалован сенатором. В 1799 году стал действительным тайным советником и со службы уволился. Это позволило графу целиком отдаться коллекционированию русских древностей. За многолетнюю службу он был пожалован орденами Александра Невского, Владимира, польского Станислава. Кроме того, граф являлся почетным членом Московского университета и Оружейной палаты, действительным членом Российской Академии, Общества истории и древностей российских, Экономического собрания.
Но главная его заслуга перед Россией – это собирательская и издательская деятельность. В 1792 году он издает «Книгу Большому чертежу» и «Русскую правду», в следующем году «Духовную Великого князя Владимира Мономаха», еще через год печатает «Историческое исследование о местоположении древнего Российского Тмутараканского княжества». Наконец, в 1800 году тиражом в 1200 экземпляров издает «Слово о полку Игореве». Во время взятия Москвы Наполеоном в доме графа на Разгуляе погиб и древний список «Слова», и почти весь тираж первого издания – к настоящему времени сохранилось чуть больше 70 экземпляров.
Между тем всё Собрание российских древностей Мусина-Пушкина, которое он пополнял в течение сорока лет жизни, могло сохраниться в целости. Граф написал проект прошения к императору с просьбой присоединить свое собрание к библиотеке Коллегии иностранных дел с правом пользоваться им своему сыну Александру, однако не успел довести задуманное до конца. В Москве погибло уникальное собрание, а на следующий год, в битве при Люнебурге, погиб и сын Александр – майор Ярославского ополчения, в создании которого граф принимал активное участие. Именно этим обстоятельством он объяснял, почему не успел вывезти Собрание российских древностей из Москвы накануне ее взятия французами – в то время по делам ополчения он находился в Ярославле.
Мусин-Пушкин умер на 73 году жизни, первого февраля 1817 года. Гроб с его телом крепостные крестьяне на руках несли от Москвы до Иловны. Графский дом, церковь и кладбище при ней, на котором был погребен граф, ныне сокрыто Рыбинским водохранилищем. Кто знает, может, оно действительно сокрыло и тайну «Слова о полку Игореве».
