История лишь тогда является наукой, когда она свободна. Эта истина удивительно злободневна для российской исторической науки XX столетия, одной из отличительных черт которой стало ее многократное переписывание: после 1917 года заново перелицевали всю историю монархической России, после 1956 года избавлялись от сталинизма, в 1991 года начался новый этап переписки отечественной истории, причем не только советского периода, но и предыдущей, дореволюционной. Так, по-новому, одними черными красками заново переписываются портреты всех, кто в разные годы выступал против самодержавия, начиная с необразованных руководителей крестьянских восстаний и кончая культурнейшими людьми своего времени декабристами, не говоря уже о Герцене и революционных демократах – их коварная роль в подготовке революции считается делом доказанным и не подлежащим прощению даже по сроку давности.
Можно сказать, что наши новоявленные революционеры от истории свершили то, чего еще не знала мировая практика – полностью перелицевали историю государства, осудив все общественные движения, так или иначе выступавшие против царизма. В этом отношении мы опять «впереди Европы всей»: и Англии, где монархия сохраняется как историческая реликвия, и Германии, где она прекратила свое существование почти одновременно с Россией и при схожих обстоятельствах, и республиканской Франции, которая, тоже давно избавившись от монархии, не льет по ней слезы, не причисляет своих бывших королей к лику святых или мучеников, а ежегодно, как общегосударственный праздник, отмечает день взятия Бастилии.
Этот процесс реставрации монархии в сознании россиян происходит не только на государственном уровне, но и на местном, краеведческом: всячески очерняются все, кто хоть словом, а тем более делом, выступал против монархии, и возвеличиваются ее защитники и охранители. В ярославской истории такой фигурой стал в последнее время полковник А.П.Перхуров – руководитель мятежа в июле 1918 года. Впрочем, теперь это вооруженное выступление против советской власти чаще называется народным восстанием. Соответственно и полковник Перхуров рассматривается уже не как руководитель офицерского заговора, а как новоявленный ярославский мученик, безвинно расстрелянный большевиками. Однако, по моему глубокому убеждению, среди тех, кто организовал Ярославский мятеж и кто его подавлял, не было достойных звания мучеников. Подлинными мучениками – т.е. безвинно пострадавшими – были дети Ярославля, свидетели и жертвы этого бессмысленного противостояния красных и белых. Но прежде чем обратиться к трагической судьбе этих детей, следует хотя бы вкратце рассказать об истории Ярославского мятежа, о тех, кто его организовал и финансировал.
Итак, к настоящему времени существуют две точки зрения на Ярославский мятеж, которые условно можно назвать «советская» и «антисоветская». Первая из них так изложена в двухтомной монографии Д.Л.Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР»:
«Восстание в Ярославле начала группа заговорщиков (106 человек); к ним присоединился изменивший советской власти бронедивизион. Заговорщики захватили военные склады и вооружились. К ним примкнули проживавшие в городе бывшие офицеры, буржуазные и купеческие элементы, часть интеллигенции, духовенства и служащие из бывших чиновников... Мятеж в Ярославле сопровождался разгулом белого террора. Мятежники разыскивали советских и партийных работников и чинили над ними расправу. Были зверски убиты комиссар военного округа видный большевик С.М.Нахимсон, председатель исполкома городского Совета Д.С.Закгейм, члены губисполкома Шмидт, Зелинченко и многие другие советские работники. Свыше двухсот арестованных советских активистов были доставлены на баржу, стоявшую посреди реки Волги, и обречены на голод и мучения» [5].
В этом же духе о Ярославском мятеже написана вышедшая в Ярославле книга Р.В.Балашова «Пламя над Волгой» – наиболее полное местное издание, освещающее эту тему:
«Белогвардейский мятеж в Ярославле был наглядной иллюстрацией зверских, разбойничьих приемов и методов борьбы врагов советского строя против социалистической революции. Груды развалин, остовы обгоревших построек с почерневшими печными трубами; повсюду кирпич и битое стекло, неубранные трупы людей и животных, хаос и сплошные разрушения – вот что представлял собой Ярославль после разгрома белогвардейской авантюры. Но погибли не только материальные ценности (промышленные предприятия, дома, вещи, одежда и т.п.). По вине империалистов Антанты многие сотни и тысячи красноармейцев, рабочих и крестьян, мирных советских граждан расплатились жизнью за белогвардейскую авантюру» [6].
Если брать фактическую сторону мятежа, то в этих источниках почти всё освещено верно: были расстрелянные без суда и следствия советские работники, была баржа смерти, которую теперь более мягко стали называть водяной тюрьмой, страны Антанты действительно финансировали этот мятеж, иначе бы его просто не было. Однако в этих источниках очень скупо пишется о том, до какой крайней степени обнищало население Ярославля в результате революции, какими жестокими мерами советская власть подавила это вооруженное выступление. Чтобы убедиться в последнем, достаточно ознакомиться со следующим документом, который командование Красной Армии разбрасывало с аэроплана над осажденным городом:
«Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение 24 часов со дня объявления сего оставить город и выйти к американскому мосту. Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться сторонниками мятежников. По истечении 24 часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный, ураганный артиллерийский огонь из тяжелых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, с предателями, с врагами революции рабочих и беднейших крестьян» [7].
Таким образом, сторонниками мятежников объявлялись и не ходячие старики, и обессилившие от голода дети. Хотя химические снаряды так и не были использованы, однако Ярославлю и ярославцам вполне досталось и от обычных артиллерийских снарядов. Причем не следует забывать, что почти все разрушения центральной части Ярославля явились следствием действий красной артиллерии. Газета «Известия ВЦИК» писала 25 июля 1918 года, что на город 18–19 июля с аэропланов «было сброшено более 12 пудов динамитных бомб, большая часть которых попала в расположение штаба противника». В то время штаб мятежников располагался в Государственном банке на Варваринской улице – в самом центре города, где жилые дома теснились один к другому. Всё это, конечно, обязывает историков пересмотреть отношение к Ярославскому мятежу, найти ему более объективную оценку. Однако вместо одной субъективной оценки появляется другая, не менее политизированная. Но при этом авторы бьют себя в грудь, что уж они-то не позволят себе того, что «вытворяли» советские историки. Вот в журнале «Волга» В.Козляков пишет:
«Шестнадцать дней Ярославского восстания в июле 1918 года – беспримерная по масштабам и трагичности страница сопротивления большевизму в советской истории. Противостояние регулярных войск Красной Армии и города, решившегося на вооруженное свержение советской власти, многократно описано, но до настоящей изученности этих событий далеко. Дело не только в сокрытии до недавнего времени в секретных узилищах документов: многим мешает впитанный со школьными и вузовскими уроками «классовый подход», отсутствие нравственного ужаса перед убийствами «во имя» или «от имени» пролетариата, коммунизма. Не лучше и простая смена: сначала слушали только «красных», теперь – только «белых». Это опять классовость, а в гражданской войне, увы, своя правда у каждой из сторон, и о побежденных нельзя судить по словам победителей, как и наоборот. Борьба только за свою правду путем подавления инакомыслия, вооруженной расправы изменяет самые благие цели и намерения по обе стороны баррикад. Да, нам никогда не удастся писать «без гнева и пристрастия», но у каждого историка был и остается выбор, диктуемый собственной совестью: защищать или нет преследователей и преследуемых. Настала пора посмотреть на события внутри осажденного Ярославля, образно говоря, не через прицел пулемета, а глазами защитников города» [8].
Как видим, автор ратует за объективность («сначала слушали только «красных», теперь – только «белых»; хочет посмотреть на мятеж не через прицел пулемета; признает, что у каждой из сторон была своя правда, и т.д.). Однако с первых же фраз своей обширной работы он судит лишь «красных», защищает лишь «белых». Показательно в этом отношении заглавие очерка: «Служба эта была для России...» – слова, сказанные на суде руководителем Ярославского мятежа А.П.Перхуровым. Да и вся статья, по сути, это гимн в честь этого человека и совершенного им «дела». У автора почему-то начисто отсутствует «нравственный ужас» перед тем, что, в отместку красным, творили в городе белогвардейцы. Не знаю, возможно, я бы понял какого-нибудь тверского краеведа, который по-землячески возвеличивал бы тверского дворянина А.П.Перхурова – действительно мужественного человека, достойно проявившего себя во время первой мировой войны. Но когда читаешь о нем хвалебные работы ярославцев, то удивляешься: как можно приукрашивать образ человека, во многом благодаря которому Ярославль был разрушен, тысячи ярославцев погибли, десятки тысяч оказались беженцами? Ведь если бы не возглавленный им мятеж, ничего этого не было бы! Допустима ли в таком случае канонизация этого человека как замечательного сына России? Конечно, нет.
Если внимательно ознакомиться с его судьбой, то в ней не найдешь ничего особенного, что выделяло бы его из среды других, не принявших революцию русских офицеров, чьи имена давно забылись. И только участие в ярославских событиях сделало его имя известным в отечественной и местной ярославской истории. Но достоин ли он светлой памяти ярославцев?..
В 1930 году в Москве вышла книга С. и М. Бройде «Ярославский мятеж», основу которой составили воспоминания А.П.Перхурова, написанные им в апреле 1922 года в тюремной камере, в ожидании суда [9]. В 1990 году Б.М.Сударушкин выступил инициатором и редактором переиздания воспоминаний А.П.Перхурова, снабдив их вступительной статьей, в которой в частности было сказано:
«Трудная, извилистая судьба выпала на долю Перхурова: был германский фронт, и стремительная военная карьера, и неожиданный крах. Трижды он представлялся к генеральскому званию, но так и не получил его: в первый раз этому помешала Февральская революция, затем – Октябрьская и под конец – разгром Колчака. Ненависть к большевикам привела его в ряды заговорщиков. Не всё, что знал и что было на душе несостоявшегося генерала, он мог высказать в своих записках, созданных в тюремной камере, перед судом, который, несмотря на выраженное раскаяние и желание сотрудничать с советской властью, вынес ему смертный приговор. Однако и здесь он остался при своем убеждении, что власть в России не должна принадлежать отдельной партии. Можно не согласиться со многими оценками и взглядами Перхурова, но его воспоминания – еще один документ нашей трудной истории, в которой мы до сих пор ищем и порой находим объяснение тому, что происходит с нами сейчас, что ждет Россию в будущем».
Интересная деталь: после выхода этой книги под названием «Исповедь приговоренного» Б.М.Сударушкин получил благодарственное письмо из Минска от племянницы А.П.Перхурова, всю жизнь скрывавшей это родство.
В своих воспоминаниях Перхуров так рассказал о знакомстве с Б.В.Савинковым – руководителем и создателем «Союза защиты родины и свободы», который поднял мятеж в Ярославле:
«Знакомство это меня не привлекло. Эсер, террорист, комиссар в армии при Керенском – все это не располагало в пользу знакомства. Однако через несколько дней он произвел на меня самое отрадное впечатление как человек в высшей степени разумный, энергичный и решительный, любящий Родину» [10].
Представьте себе, что вы – убежденный монархист, каким всегда называл себя полковник Перхуров. Даже на суде, перед лицом смерти, он не отказался от своих монархических убеждений и заявил, что он и сейчас за монархию, если бы в России нашелся новый Петр Первый. И вдруг это «отрадное впечатление» от знакомства с Савинковым – одним из лидеров социалистов-революционеров, ставивший своей главной целью насильственное свержение самодержавия; участником покушений не только на видных царских сановников, но и на великого князя Сергея Романова! Получается, что ради борьбы с большевиками «православный монархист» Перхуров готов был хоть с чертом связаться, что при всем старании никак не выдашь за принципиальность, верность идее. Такова нравственная сторона личности новоявленного ярославского мученика.
Теперь остановимся на его патриотических убеждениях, которые в последнее время тоже всячески пропагандируются канонизаторами полковника. Ярославская история знает немало примеров проявления истинного патриотизма и не так уж много случаев предательства, когда отдельные ярославцы выступали на стороне интервентов. Так, в период татаро-монгольского ига активно сотрудничал с оккупантами принявший мусульманство монах Зосима, сурово и заслуженно поплатившийся за свою измену. Последователи Зосимы, к сожалению, нашлись и во время польско-литовской интервенции, и в последующие годы нашей трудной истории. В семье, как говорится, не без урода, но к чести ярославцев надо сказать, что сотрудничество с врагами всегда считалось несмываемым позором, какими бы высокими словами этот позор не прикрывался. Однако сегодня предательство, сотрудничество с интервентами вдруг стало представляться новыми переписчиками истории чуть ли не доблестью!..
О том, что «Союз защиты родины и свободы» финансировался из-за рубежа и рассчитывал в своей деятельности именно на интервенцию против России, Перхуров признавался скупо, но определенно: «В июне переговоры с союзниками приняли такой характер: союзники обещали не только денежную помощь, но и помощь войсками, оружием и техническими средствами. Помощь эта не могла быть большой и должна была явиться через Архангельск».
Ясно, что Перхуров, недоговаривая, имел в виду приуроченную к мятежу в Ярославле интервенцию, начало которой должна была положить высадка союзнических войск в Архангельске.
Непосредственный начальник Перхурова Б.В.Савинков во время суда над ним был более откровенен – именно такое впечатление складывается при знакомстве с протоколами суда над ним, опубликованными в книге «Дело Бориса Савинкова» [11]. В 1991 году эти протоколы были переизданы в литературно-историческом журнале «Русь» и снабжены предисловием, которое заканчивалось так:
«Многие высказывания Бориса Савинкова на судебном процессе спорны, неубедительны, но иные из них заставляют задуматься и тех, кто называет пройденный нами путь ошибочным, и тех, кто продолжает считать его безупречным. Тяжким и кровавым опытом назвал Савинков свою жизнь. Вероятно, эти слова можно применить и в целом к нашей послеоктябрьской истории, которая не так однозначна, как долгие годы она представлялась нам раньше. Судьба Бориса Савинкова – тому пример» [12].
На вопрос председателя суда, «из каких соображений англичане и французы давали эти самые штаны, сапоги, патроны, пулеметы и т.д.», Савинков ответил в лоб: «Официальные соображения их были, конечно, весьма благородны. А то, что скрывалось под этим, следующее: как минимум нефть – чрезвычайно желательная вещь; а как максимум – ну, что же, русские подерутся между собою, тем лучше – чем меньше русских останется, тем слабее будет Россия. Пускай красные дерутся с белыми возможно дольше – страна будет возможно больше ослаблена и обойтись без нас не будет в силах, тогда мы придем и распорядимся».
Пожалуй, лучше, определеннее, чем Савинков, о целях разжигания в России гражданской войны и интервенции не сказал ни один маститый советский историк.
Полковник Перхуров, выпускник Академии Генерального штаба, был умным офицером и, конечно, понимал ситуацию не хуже Савинкова. Но возникает естественный вопрос: как можно называть русским патриотом человека, который надеется на иностранную интервенцию, в результате которой «меньше русских останется», «слабее будет Россия»? Пожалуй, на этом фоне даже фигура монаха-предателя Зосимы выглядит не такой мрачной, хотя бы за давностью лет.
Однако это не останавливает «новых историков», вот один из них пишет в статье «Искупительная жертва» о таких, как Перхуров:
«Так получилось, что именно в Ярославле с оружием в руках выступили против коммунистов те, для кого дороже была Родина и свобода, законность и порядок, права личности и долг русского человека, русского солдата. Доблестью и честью этих людей куплена слава Ярославлю в 1918 году» [13].
Спрашивается: как можно с помощью интервенции принести благо Родине? Какую свободу можно принести на чужих штыках? Неужели долг русского солдата – проливать русскую кровь за нефть для стран-интервентов? Ведь даже Перхуров, не в пример ретивому автору статьи Е.Ермолину, пересмотрел свое отношение к поднятому им мятежу и написал в заключение своих воспоминаний:
«Ликвидация белых армий показала, что активных сторонников, хотя бы и косвенных, было больше у советской власти... Меньшинство должно подчиниться большинству, как только большинство это определяется».
«Убежденный» монархист Перхуров признает трагическую бессмысленность Ярославского мятежа, напрашивается использовать «на пользу Родины под руководством советской власти» свой опыт и знания! Трудно сказать, насколько это признание было искренно, но оно весьма показательно – ведь и другой организатор Ярославского мятежа Б.В.Савинков заявил на суде в последнем слове:
«Я признаю безоговорочно советскую власть, и никакой другой! И каждому русскому, каждому человеку, который любит Родину свою, я, прошедший всю эту кровавую и тяжкую борьбу с вами, я, отрицавший вас как никто, – я говорю ему: если ты русский, если ты любишь Родину, если ты любишь свой народ, то преклонись перед рабочей и крестьянской властью и признай ее без оговорок».
Поразительное единодушие! Мне могут возразить, что тот и другой высказали эти «крамольные» мысли в заключении, под угрозой смерти. Что ж, правильно, однако вспомним героя Лейпцигского процесса Георгия Димитрова, памятник которому пока еще стоит в центре Ярославля. Тоже находясь в заключении, тоже под угрозой казни, он не изменил своим коммунистическим убеждениям, а высказал в лицо фашистским судьям всё, что думал о них. Видимо, убеждения убеждениям рознь, от иных можно и отказаться, как это сделали Перхуров и Савинков. Какова же тогда цена таких убеждений? За что же, в таком случае, был разрушен Ярославль, погибли его мирные жители, остались сиротами дети – подлинные ярославские мученики?
Необстрелянные ярославские чиновники и студенты вместе с еще не разбежавшимися офицерами гибнут под пулями и артиллерийскими взрывами, а соблазнивший их на это полковник Перхуров ночью, на пароходе, бежит из Ярославля, якобы за помощью, которую мятежники так и не дождались от него.
Спустя 4 года в ярославской губернской газете появилось короткое сообщение: «Приговор – высшая мера наказания – расстрел над полковником Перхуровым, организатором и руководителем Ярославского белогвардейского восстания, приведен в исполнение в 1 час ночи с 21 на 22 июля сего года».
Была бы моя воля, я сохранил бы ему жизнь (так поступили через 2 года с Б.В.Савинковым – надо же когда-то кончать противостояние, которое было только на руку врагам России). Но делать из таких, как Перхуров, безвинных мучеников – это уж слишком, тем более в Ярославле – в городе, которому мятеж принес столько несчастий и невосполнимых потерь.
В советское время всю вину за разрушение города возлагали на мятежников и тех, кто их финансировал. Теперь другая крайность: виноваты только большевики, словно они, а не руководители «Союза защиты родины и свободы» и их зарубежные «спонсоры» выбрали Ярославль в качестве плацдарма для мятежа. Никуда не деться от того факта, что, выбирая местом проведения мятежа Ярославль, Савинков и Перхуров прекрасно понимали, что ждет этот город, что советское правительство не уйдет от страха в отставку, не эмигрирует, что предстоит борьба беспощадная, кровавая. И в этой борьбе они явно рассчитывали не только на интервентов, но и на живое прикрытие – мирных жителей Ярославля, в том числе и детей, на возможность спрятаться в жилых домах, за стенами уникальных ярославских соборов. Почему же теперь мы с такой легкостью забываем, как они использовали Ярославль и ярославцев в качестве заложников авантюры, заведомо обреченной на провал? Разрушая одни мифы, зачем создавать новые?..
Именно этой фразой я закончил свою студенческую работу о полковнике Перхурове, написанную во время учебы в Ярославском государственном университете им. К.Д.Ушинского и почти полностью изложенную выше. «Новоявленный мученик полковник Перхуров» – под таким заголовком в газете «Ярославская неделя» я впервые опубликовал свои размышления о месте этого человека в ярославской истории. Затем этот очерк был напечатан в журнале «Русь» (№ 4-98). Ожидал, что в местной печати появятся ответные публикации тех, кто присвоил ему это почетное звание ярославского мученика. Однако на этот раз они почему-то промолчали.
